Загрузка...
35-летняя Валерия Коломиец с двумя сыновьями 8-4 летним Георгием три недели выживали в подвале в Мариуполе.
Женщина на своем стареньком «Форде» смогла с детьми уехать из города, но этот путь через сотни российских блокпостов и под постоянным прицелом оккупантов называет вторым адом.
Сейчас Валерия с сыновьями живет в Винницкой области.
Лера рассказала свою историю в проекте ОЧИ.
Рассказ Валерии Коломиец.< /strong>
В четверг, 24-го утром мне позвонил отец и сказал, что началась война. Я не серьезно к этому отнеслась. У меня даже не было мысли, что нужно ехать из Мариуполя. Я была уверена, что Мариуполь очень защищенный город, потому что мы 8 лет готовились к этой войне. Я считала, что даже если здесь будут какие-нибудь действия, то в самом городе будет безопасно. За такой уровень жестокости я даже не думала.
Сначала начали стрелять с восточной стороны, это со стороны, где ДНР. Это все было громче и громче… Со вторника у нас начался этот ад. Когда вышли на связь, я впервые услышала, что мой отец плачет. Потому что нас, когда обстреливали, это стреляли из их села. «Каждую ночь мы видели это зарево, как они лупят, и мы видим как оно летит и мы понимаем куда оно летит. Мы знаем, что оно летит у вас. Мы не знаем что вы там, живы, не живы…» (передает Валерия слова своего отца, жившего на оккупированной территории в «ДНР»).
Нет воды , нет еды, нет газа. Это не страшно. Ужасно, когда у тебя нет связи.
Я старалась как можно дольше врать детям. Что это наши стреляют, что эти бабушки летят не в нас, что это горит, потому что на костры соседи тоже готовят еду, что все хорошо. Теперь я понимаю, что это было неправильно. Ибо услышала, как старший младшему говорит «мама говорит, что это хорошие «бабахи», она, наверное, не понимает, что по нам стреляют». Он понимает, что происходит. Он видит одно, а я ему говорю другое. И когда я потом говорю, что все будет хорошо, он мне уже не верит.
Физически мы не пострадали. Мы не голодали, у нас не было раненого. Нравственно – да. Потому что мы все это видели и в ужасном страхе жили все эти три недели. Когда мы приехали, у старшего парня проблемы с нервной системой. Мы обратились к детскому неврологу. У него нервные бега и сильно заикаются. Никогда не думала, что мой 8-летний ребенок будет принимать антидепрессанты. Мы жили на 4-этаже, я боялась идти в подвал. Использовали правило 4-х стен.
Потом у нас не было воды. Пропал свет, газ. Я всю ночь бегала. Набирала в ведро воду. У меня был запас воды. Сначала я думала, что это будет техническая вода. Потом мы ее уже кипятили, варили есть. Страшно, что не было связи. Мы вообще не понимали, что происходит. Потому что я вижу только то, что я вижу из своих окон: там горит, там горит, люди бегут с какими-то мешками, на покрывалах несут тела… Ты не понимаешь что происходят. То ли это наши бьют, то ли не наши бьют. Не понимаешь, что вообще происходит в стране. И это самое ужасное. Когда здесь все говорили «зеленые коридоры», мы не знали, что они есть.
Детская площадка возле моего дома. Там на скамейке лежал парень. Лежал накрытый. Я 5 дней бегала звонить, он 5 дней лежал. Сначала убирали. Затем накрывали. А потом уже даже не накрывали.
То, что говорят, что люди, на улице лежали тела, это правда. Горелые машины и люди в машинах. Видно, что тела в машине. Прямо тела на улицах…
В день, когда мы решили уходить в подвал, дети ели на кухне. Я стояла у окна и увидела вспышку пламени. Подумала, что нам прилетело на 5 этаж. Потом поняла, что я увидела, наверное, хвост ракеты. Возле нас два 9-этажных дома, туда прилетело и там пылало. Эти дома горели два дня, их никто не гасил. Мы так испугались. Этот физический страх… Мы ушли в подвал.
Детей водили в конец подвала, но когда мы ехали, там уже не было места. Люди были повсюду, даже там, где мы раньше ходили в туалет. Детей водили, ребятам давали бутылочку, потом это выносили. Взрослые ходили в квартиры. Пита хранили немного в квартире, немного в машине, немного в подвале, потому что если пропадет, то не все.
Уехать – это единственное что было у меня в голове. Боялись, видели, как машины горели. Я машину укутала, как видимо ребенка не кутают. Какой-то пенопласт, одеяла, фанера. Я боялась что разобьют. Потому что это была моя единственная надежда, что я смогу поехать.
Когда мы сидели в подвале, это была черная безнадежность. Ты знаешь, что тебя убьют, просто ты не знаешь когда. Страшно, что ты не понимаешь, что происходит вокруг. Нас сдали, не сдали, держат, кто здесь, что происходит?
Прилетело в наш дом. Посыпалась на голову штукатурка. Думаю, нас засыпит в этом подвале, и все никто нас здесь не найдет. Когда ракета прилетит, то быстро умрем и все, а тут завалит в подвале и сколько мы будем здесь дней, как мы умрем… Это был такой страх, что тебя тошнит.
День когда мы уезжали. Помню каждую секунду, потому что до этого все дни смешивались. Это было на пятый день, когда стреляли и мы из подвала выскакивали только к огню, а огонь ставили у самой двери. Выскакивали, чтобы нагреть воды и сварить есть. Стреляли так, что невозможно было спать. Я увидела что сосед тянет одеяло в машину. Подбежала и спрашиваю, ты будешь уезжать? Он такой, мол, я не знаю, нам сказали что будто кто вчера уехал, не знаю или доехали, или не доехали, знаю только что они не вернулись. Я сказала что уеду с вами. Отказывали все.
Мы вышли, сели в машину. И это начался второй ад в моей жизни. Договорились с соседями, что ждать не будем, если что-нибудь с машиной произойдет. Выехали со двора и стали. Я еще психирую, почему стали. Потом смотрю, нам на встречу едет танк. Он как бабахнул, выше нас пролетело.
Мы детей одеялами накрыли. Сумками сверху набросали, чтобы от обломков. Я понимала, что это не спасет, если в машину прилетит. Я просто не хотела, чтобы они это все видели. То, что мы видели, когда ехали, это не сравнить с тем, когда я выбегала за водой или позвонить. Дороги уничтожены. Воронки нужно объезжать, шины горели, тела, люди… Военных мы не видели. Военных, я так понимаю, забирали. Гражданские, люди, машины, дома, все пылало. Мы ехали очень быстро. Уехали. Остановились. Это была эйфория. В тот момент я поняла все. Это все для нас кончилось. Мы выжили. Начали все обниматься. С людьми, которых ты не знаешь, никогда не видел. Ты с ними обнимаешься, целуешься, что мы уехали, мы молодцы. Это мы выехали за Мариуполь.
Остановились в Мангуше. Переночевали. Поехали в Запорожье.
На каждом блокпосте проверяли. За детей переживала, что их будут спрашивать, а они скажут что-то не то. Когда останавливают спрашивают откуда вы, я говорю мы из Мариуполя. Они: что там у вас в Мариуполе? Я говорю, что не знаю. Они: как же вы не знаете, вы же из Мариуполя? Я говорю, там, где мы были, там уже ничего нет. Это так унизительно, хочется ему прямо в морду дать. А ты не можешь, ты не можешь ничего сказать, смотришь в ноги и на все отвечаешь «да», просто потому что страшно, не знаешь, что ему в голову стукнет.
Когда подъезжали в Запорожье, Васильевку, населенный пункт. Там дальше, наши, украинцы. Когда мы стояли в колонне, нас обстреляли. Мы стоим в колонне. Это огромный путь по три полосы в каждую сторону. Все стоят друг за другом по одной машине. Мы слышим сзади взрывы. И где-то близко, может машин 5 сзади нас, прилетело. Они обстреляли колонну с машинами. И все люди как ломанулись вперед. Это было ужасно. Потому что у тебя варианта два – либо ты останешься на обочине, либо несешься вместе с ними. Мы выбрали второй. Ломались вместе со всеми. Когда проехали, дальше все было спокойно.