Загрузка...
Винничанка сознательно поехала в логово кафиров, чтобы по-человечески похоронить своего сына. Его бригаду расстреляли в Херсонской области. С поля боя орки не давали унести тела наших солдат. Не боясь расправы и ненависти извергов Людмила села в машину и поехала за сыном.
С Людмилой Куприйчук журналисты общались на кладбище. У могилы желто-голубые ромашки. Их Людмила должна принести на свадьбу сына, а не на кладбище. До своей женитьбы Максим не дожил несколько месяцев. Ушел защищать Украину. Бригаду, упорно защищавшую наши земли – россияне расстреляли во время оккупации Херсонской области.
Женщина показывает выпускной альбом с лицеем, где вспоминает его друзей и как сын поступал на обучение. align: justify;»>Максим Куприйчук занимался греко-римской борьбой, имел большое желание быть военным. После учебы подписал контракт. До полномасштабного вторжения России защищал страну на Востоке Украины в составе десантно-штурмовой бригады.
«Очень гордился, что служит в 80-е. Говорил, мама, у нас есть все», — говорит женщина.
«Мой мальчик»… ;»>Максиму было всего 20 лет.
Людмила не знала, что он на войне. В то время была на заработках в Чехии. По телефону сын рассказывал, что все нормально. О смерти Максима она узнала от будущей снохи.
«Аня как позвонила, так плакала… Говорит, Максима нет…. Я начала кричать… Рядом была подружка, с которой я уехала в Чехию, помню только что она дала мне горсть каких таблеток. Это был вечер 26 февраля. Накануне, 25 февраля, мне было очень плохо, болело сердце, так хотелось домой, как никогда, хотя я не первый раз на заработках, никогда такого не было», — вспоминает Людмила.
На следующий день Людмила уже была в Украине. С отцом Максима купили старого мерседеса и уехали в логово орков, чтобы унести тело сына. Люди, которых встречали – отказывали их, говорили, рашисты – изверги, могут убить. Но желание похоронить сына по-человечески пересиливало страх. Они проехали несколько вражеских блокпостов.
«Они (оккупанты – ред.) забрали у местных машины. По Бериславу уже катались с Z на машинах с украинскими номерами. Наши говорят, что мы не можем рисковать, потому что сравнят село с землей, если мы туда хотя бы выйдем. Я испугалась за людей, не готовая на себя брать, чтобы уничтожили село. Нам сказали, что можно попробовать поехать через блок посты (русские- ред.), но надо навязать белые повязки, потому что если не будет белых повязок, могут расстрелять. У меня был белый пакет. Мы его порвали. Сделали из этого пакета повязки и уехали», — рассказывает женщина. style=»text-align: justify;»>«Напротив меня вышел россиянин, молодой лет 25. Наставил на меня автомат. Говорю ему по-русски, что иду забрать своего сына. Он опустил автомат и говорит, что такие вопросы не решает. Позвал старшего. Я ему рассказала, почему приехала. Он говорит, вы знаете, мы вот так живем 8 лет. Ваше руководство не дают нам жить в Донецке. Я тоже не военный. Я шахтер». Вы меня извините, но в тот момент я на него смотрела на упитанную морду… Он рассказывает, что мы ему не давали жить… Это был первый блок пост. Он сел к нам в машину и мы уехали. Доехали до второго блока поста. Вышел еще один. Тоже рассказали, почему приехали. Он говорит «ладно, поедем, если найдете, заберете». Я никогда этого не забуду.
Мы приехали к дороге, как на Геническ, Новую Каховку. Я увидела сожженный КамАЗ, сожженный БТР. Понимаете, люди должны иметь уважение к умершим. Там лежит мальчик, ноги к дороге. Футболка задрана… Я бы ту футболку поправила… Оккупант перешагнул через него и пошел дальше. Я смотрела, Господи, куда я попала.
Оба сопровождающих с автоматами взяли моего мужа и пошли в поле. Там были тела. Я сидела в машине, выходить запретили. Смотрела на них издалека», — рассказывает Людмила. Тела Максима там не нашли. Поехали дальше. Сына нашли у посадки, узнали по татуировке на руке.
«Стоят тополя. Около них БТР. Идет колонна с буквами «Z». Я первый раз почувствовала, что такое земля под ногами трясется. Я смотрела на эту колонну, поворачиваю голову на мужчину, а он разрывает на бушлате рукав. Там была татуировка на английском «никогда не сдавайся…». Вижу, мужчина разорвал бушлат на руке и сел. Я поняла, что это все. Упала на колени. Начала кричать. Они замотали его в покрывало то, что я взяла из дома. Несут напротив меня, я говорю, покажите мне его… А он (оккупант – ред.) стоит напротив меня и говорит: «вот видите как получилось. А вообще Вы к этой войне как относитесь?». Я разворачиваюсь, говорю, что вы хотите от меня услышать? Я отнимаю ребенка. Мы кладем его в багажник… Да нет нет. Ничего», — говорит.
Мы отвезли одного на блок пост, потом второго завезли на блок пост. И уехали», — рассказывает женщина.
Из Херсонской области ехали 12 часов с телом сына в багажнике.
«У меня было спокойствие. Покой что он есть. Знаете, когда мы были там, местные рассказывали подходившие к кафиров просили разрешение чтобы забрать с полей тела убитых и похоронить. Им сказали «а зачем? Пусть валяются. У нас только бои прошли», – рассказывает Людмила.
«На нашем блоке поста ко мне подошел парнишка, спрашивает может вам водички, кофе. У меня глаза слезами залиты. Спрашиваю дитя, тебе сколько лет. Он говорит, 20-ть. Моему сыну тоже было 20… Говорю, дети, берегите себя. Ваши мамы дома вас ждут. А он смотрит на меня и так уверенно говорит: «Мы им всем отомстим. И при Вашем сыне и за всех. Мы им отомстим. Мы их отсюда выгоним», — передает Людмила.
6 марта Людмила с мужем привезли сына домой. На 9-й день его смерти. Хоронили во время ракетного обстрела россиянами Винницы. В своей сумочке она носит фотографии сына и осколок града, которым его разорвало.
«Это единственное, что осталось тогда, когда мы его привезли. То, что мне оттуда вернули. Это страшно, это очень страшно», — рыдает женщина.
