Загрузка...
Когда президент Владимир Зеленский зачитал этот первый после большого вторжения список Героев Украины (от 2 марта), многим казалось, что фамилия ротного Дмитрия Чавалаха прозвучала среди награжденных орденом «Золотая звезда» посмертно. Буквально за несколько дней до этого тяжелораненый офицер 59 отдельной мотопехотной бригады Чавалах, действительно считавшийся погибшим, вышел на связь – из оккупированного Херсона. Но эта деталь — наградили посмертно, а он выжил — крепко закрепилась в его истории. Евгения Мазур на сайте Liga.net.
Свою награду Герой получил девять месяцев спустя. В День Вооруженных Сил Украины старший лейтенант Дмитрий Чавалах получил высшую государственную награду с вручением «Золотой Звезды» из рук главы государства Президента Владимира Зеленского.
«Раз есть команда главнокомандующего мочить, значит мочить»
«В четыре часа проснулся от взрывов. Когда сказали, что ракеты прилетают по Киеву, он понял, что это уже другая война. Около 8:00 утра ушла команда от Залужного сопротивляться и наносить врагу максимальные потери, уничтожать технику, людей. Раз есть команда главнокомандующего мочить, значит – мочить», — вспоминает начало полномасштабной войны Дмитрий Чавалах.
Наш начальник состава ракетно-артиллерийского вооружения, как в фильме «Вооруженный барон» «, начал открывать все ящики, чуть ли не ногой сбивая крышки, и раздавать военным все, что у него было».
«Впервые в жизни пришлось увидеть воздушное сражение»
«Нам дали команду выдвигаться в сторону Каховки и возле населенного пункта Свободная Украина встречать врага. Но туда мы не доехали. В районе Каменки или Сергеевки у нас начала работать российская авиация. Два самолета. В первый раз они отбомбились неприцельно. Начали заходить на второй круг, но откуда-то появился наш самолет и сбил один из российских.
Впервые в жизни работала авиация. Это ужасно. Впервые в жизни пришлось увидеть воздушное сражение. Это поразило».
ШТУРМ АНТОНОВСКОГО МОСТА
«Русской пехоты было очень много. Стреляли со всех сторон. В начале моста крыли из минометов 82 калибра. Я приказал ускориться, чтобы нам было труднее наводиться. Где-то за 500-700 метров минометы перестали стрелять. Это было мое первое сражение на таких близких дистанциях. До противника где-то 50-100 метров. Напряжение выше. Звук выстрела ужаснее. Адреналин. Постоянно есть ощущение, что сейчас у тебя попадут. Уже за мостом увидели вооружение россиян – минометы, ящики, аиста. Обстреляли их из крупнокалиберных пулеметов и двинулись дальше.
До Антоновского моста оставался километр. Вокруг много дачных массивов. Там прятались русские, стреляли прямо из окон домов. Раз из кустов выбежал человек в штатском и бросил гранату – неудачно, никого не задело. Уже когда мы его уничтожили, увидели, что это был русский военный, который на форму надел гражданское.
Техника шла впереди, мы за ней прятались. Вдруг два русских военных выбежали на центр дороги, стали на колени и из автоматов начали стрелять по нашей броне. Не знаю, были ли они пьяны или просто плохо подготовлены. Повредить нам они не могли. До сих пор не могу понять, зачем. Это было последнее, что они сделали в своей жизни.
Когда доехали до Антоновского моста, бой более или менее затих. На той стороне ребята – кто закурил, кто воду пил, кто хотел позавтракать быстренько. Тогда ко мне пришло осознание масштаба. Я своему командиру взвода сказал: «Неужели пробились?» Он ответил, что еще не вечер. И буквально минут через 40 я получил ранения, погиб один мой военный. Но об этом я узнал уже в Херсоне», — рассказал военный. =»text-align: justify;»>«Огонь был настолько плотным, что подойти к нам не могли. Одна БМП закрыла нас собой»
«Получили команду откатиться назад к Антоновскому мосту, чтобы прикрывать уход. Спускались без бронемашины. В 50 метрах от моста начал работать снайпер. Когда вышли на открытую местность, я рассредоточивал людей, давал команды. Плюс, у него был пистолет на ноге, радиостанция на плече. По всем признакам снайпер мог увидеть, что я – командир. Поэтому подстрелил меня первым.
Это было ранение в живот, почти в пах. Боли не было, просто почувствовал удар. Думал, пуля попала в бронежилет. Даже успел отскочить в сторону, к сточной канаве. Упал и подняться уже не смог. Начал ползти. Следующий выстрел попал в ногу. Я почти упал в обморок, ребята меня затащили в эту канаву. Там я узнал, что еще трое моих ранены.
Всем стреляли в паховую зону. Уж когда снайпер пытался добивать – стрелял куда попало. Я передал, что у нас есть раненые, нужна эвакуация. Огонь был так плотен, что подойти к нам не могли. Одна БМП закрыла нас собой. Мы собрали раненых. Когда меня вытаскивали, я уже был без сознания. Как говорил мой командир взвода, пока я еще говорил в радиостанцию, он был спокоен. Но дальше я затих.
Сначала меня отвезли в ТРО, оттуда переправили в больницу в Херсон. Лишь по дороге иногда приходил в себя. В больнице помню, как спрашивали мое имя, а я затруднился сказать. Меня положили на операционный стол. Сверху светила их лампа, а у хирурга были желтые руки. После этого – тьма», — рассказал Герой.
ОКУПАННЫЙ ХЕРСОН
«Очнулся утром 26 февраля. Очень хотел пить. Попытался подняться, но был привязан. Это испугало. Вокруг бегали медики. Один из врачей подошел успокоить: «Ты в больнице. Тебя прооперировали. Россиян здесь нет. Тебя им не отдадим. Мы за Украину». И ушел. Я заснул вплоть до вечера. Потом попросил у одного из врачей телефон – свой никак не мог найти. Позвонил по телефону маме, сказал, что жив. Уже когда меня перевели из реанимации, нашёлся мой телефон, я связался со своим командованием. Это было где-то 28-29 февраля. Все думали, что я погиб. Связи со мной не было. Куда меня забрали, никто не знал. Очень удивились. Но обрадовались.
В больнице я пробыл почти месяц. Херсон уже был оккупирован. Россияне приходили к врачам с проверками. Многие из них были в наших берцах и бронежилетах. Сначала в палаты не заходили – поверили медикам. После этого первого визита я сжег удостоверения офицера и УБД, выбросил свой жетон. Боялся, что они устроят обыск и найдут. Второй раз россияне приехали уже проверять истории болезней всех пациентов. Но врачи в историях указывали, что мы гражданские.
Я связался с одним общественным деятелем, она познакомила меня с мужем из Херсона. Он приехал и забрал меня к себе. Врачи так хотели защитить нас, что его долго ко мне не пускали. Одна медсестра его тихо сфотографировала, мы переслали фото знакомой. И только когда она подтвердила, ему разрешили меня унести.
По дороге к нему я смотрел на город. Пустые дома, все закрыто. Как будто постапокалипсис. Кое-где у банкоматов или продуктовых магазинов стояли очереди по 12-15 человек. Большое количество российских машин. Наша машина сопровождения ехала по Херсону впереди и по телефону нас предупреждала, где стоят российские военные и блокпосты, чтобы мы на них не наткнулись. Муж привез меня к себе на квартиру, познакомил с семьей. Я был немного в шоке, что он так рискует, потому что понимал, какая я для них угроза.
Начались два месяца укрывательств. Это были два очень скучных и стрессовых месяца. Когда видел, что к подъезду подъезжают их машины с этими «сетками», боялся, что меня сейчас найдут. Для них это был бы хороший джекпот: офицер, уже Герой, командир роты, атовец. К Пасхе семья этого мужчины смогла выехать из Херсона. А он остался. Как я потом узнал – ради меня. Уехал, только когда убедился, что я успешно выбрался на подконтрольную территорию», — рассказал Герой. p style=»text-align: justify;»>«В конце мая со мной вышли на связь с СБУ. Сказали, что скоро будет возможность уехать. Через несколько дней предупредили: пол часа – и будем уезжать. Этот человек вышел на улицу, смотрел, никто за нами не следит. Когда подъехал автомобиль, я с ним толком проститься не успел. Он быстро запихнул меня в машину, сказал: «Все, поезжай. Отзвонишься».
«Мне говорят, что я для страны уже сделал многое. Но я хочу приносить пользу»
«Я очень хотел продолжить службу. Когда глава ВЛК сказал: непригоден, – я спорил. Просил признать ограниченно подходящим. Он согласился только отправить мои документы на рассмотрение в Киев. Как они напишут, так и будет. Из Киева документы приехали, уже подписаны и пропечатаны, с выводом о непригодности и снятии с военного учета. После освобождения началась сильная депрессия. Я не мог ни есть, ни спать. Не знал, что делать дальше. Мне посоветовали обратиться к психологу. В конце концов это очень помогло. И я подумал: у нас очень мало психологов, которые могут помогать военным. А тех, кому нужна помощь – много. Решил попробовать себя в психологии. Собрал документы для вступления и немного опоздал. Поэтому учусь на истфаке в Каменце-Подольском. Жду в следующем году, чтобы перевести психолога. Мне говорят, что я для страны уже сделал многое. Но я хочу приносить пользу», — рассказал Герой.